Коммунист, 17 марта, 1984г.
Я думала о нем и не находила слов, как вдруг он словно сам продиктовал мне:
«Фиалки на ногах и лилии в руках,
И розы на щеках, и весна в груди».
(Перевод подстрочный).
Вот таким, еще совсем зеленым, нескладным, кипучим и шумным юношей вошел он в 1932 году в мир литературы. И распахнулись перед ним сердца, материнские объятия и душа народа. Своей первой поэмой снискал он первую любовь народа, и любовь эта, и нежность, восхищение и гордость Ширазом нетленными остались до сего дня…
Были у нас и до него великие и прекрасные поэты. В момент его явления жили и сверкали гиганты Исаакян и Чаренц, но когда пришел Шираз, оказалось, что один трон все же пустует в рядах великих, пустовал, потому что ждал своего законного хозяина. И вот он пришел.
Всенародное, обшенациональное имя обрел Шираз с первого же дня своего поэтического рождения — случай исключительный. Он был настолько знаменит, любим и почитаем, что насто на вопрос «Ну как там Шираз?» невозможно было ответить просто: «Ничего, хорошо». Стоило так ответить, как спросивший, а им мог быть кто угодно — шофер или слесарь, несомненно бы удивился и даже обиделся: «То есть как это? Всего лишь хорошо? Должно быть — счень хорошо, лучше всех, ведь это же Шираз! Вы понимаете?»…
Свидетелем подобных разговоров и именно таких слов была я не раз, часто и меня спрашивали о нем, и я всегда отвечала: «Шираз — лучше всех!».
В день его смерти я гостила в селе Лусаван и сразу же после приветствия хозяева задали мне волновавший их вопрос: «Как себя чувствует Шираз?» Я еще не зчала о его кончине и только сказала, что состояние очень тяжелое. И женщины, может быть, и не очень образованные, простые, сельские женщины с болью и печалью спросили: «Столько у них ученых, академиков-профессоров, неужели ничего не сделают?…»
Увы, бывают ситуации, когда и академики-профессора бессильны, и свершается неизбежное…
Слово смерть — тяжелое слово, и не сочетается оно с именем Шираза. Бессмертно дарованное им людям, — вечно свежее, яркое, совершенное и чарующее. И вот что еще удивительно. Обычно говорят, что если поэт создал два десятка настоящих стихотворений, то он будет жить. А у Шираза их сотни, словно сама судьба, собрав все поэтические сокровища армянского народа, щедро ссыпала ими Шираза.
Ну как сказать о таком поэте, чտо он умер, что его больше нет. Невозможно это ни сказать, ни представить. Как невозможно представить, что Ереван больше не увидит, своего сына, своего великого гражданина, человека, которого, когда он шел по улице, провожали сотни взглядов, и люди говорили друг другу: «Шираз! Вы видели?».
Шираз знал об этом, знал, что любим, почитаем и ценим народом. И в ответ на эту всенародную великую любовь дарил людям поэзию, которая будет сверкать и сиять, словно вечное и любимое поэтом солнце.
АХАВНИ.
